Таратута: А как, кстати?
Галкин: Если бы ко мне обратились, я, наверное, отказался бы, потому что это неподъемная совершенно история. Я приклоняюсь перед этими людьми, перед Костей Эрнстом, перед тем, кто смог это сделать. Это, мне кажется, совершенно непосильная задача. Если не то, чтобы придираться к мелочам, но я бы добавил самоиронии. Я вообще к любому пафосу отношусь скептически, здесь он был уместен, но хорошо бы его в какие-то моменты сбросить, как это делали англичане и даже китайцы.
Таратута: То есть вам тоже понравилась история про королеву?
Галкин: Да, конечно, королева на парашюте в Лондоне. Что-то было бы неплохо, и так хорошо, но самоирония пошла бы на пользу.
Таратута: Кстати, я не первый раз это слышу, очень многие сказали, что это было дико красиво и круто сделано, очевидно, не все могут оценить технологически, как это сложно, но хотелось бы немножечко иронии.
Галкин: Были приглашены профессионалы, насколько я понимаю, это были режиссеры Цирка дю Солей, и режиссеры представления в Лондоне, и художники – высочайшие профессионалы мира, которые работают над такими проектами. Может быть, я бы сделал по-другому, но еще раз говорю, что это не в том плане, что не понравилось.
Таратута: Максим, вы смотрите Олимпиаду дома и относитесь к ней как к радостному и большому событию, как я понимаю, и семья ваша тоже.
Галкин: Естественно, да.
Таратута: А вас как-то обижала ситуация международная, которая возникла перед Олимпиадой, ну вот такое специальное международное напряжение, разговоры о том, что не приедут какие-то лидеры государств, разговоры про воровство, про распил и прочее? Это вам как-то мешает ее смотреть или нет?
Галкин: Спортивный праздник не отменяет ничто. Слава Богу, спортивный праздник идет. На мой взгляд, спортсмены довольны. Я вообще мало обращаю внимания на слухи, сплетни в любых масштабах, я составляю свое представление. Вспомнил сейчас ни к селу, ни к городу. Чехов приехал в Феодосию к Айвазовскому и очень возмущался, что тот ничего не читает. И даже будучи знакомым когда-то с Пушкиным, ни одно произведение Пушкина не читал, на что Айвазовский всегда говорил: «Зачем мне читать? У меня на все свое мнение». Я почти как Айвазовский в этом смысле – у меня на все свое мнение.
Что касается того, произошли ли там мега откаты или сколько отпилили, я не знаю, поэтому и говорить не могу. Наверное, так как это реалии вообще нашей жизни в большом и малом, то там они тоже были. Но если сопоставлять цифры, потраченные на Олимпиаду, на Олимпиаду в Пекине, по-моему, было потрачено 45 миллиардов долларов, ну мы потратили 50 миллиардов долларов. Что касается того, кто приехал, а кто не приехал, это тоже разговоры, отражающие больше наши амбиции. Это в первую очередь спортивный праздник, я не помню, чтобы какая-то Олимпиада собирала всех лидеров мира и всех ведущих лидеров мира, будь то Ванкувер или Лондон. Я не смотрел, но мне кажется, что там было еще меньше глав государств.
Для нас важно, чтобы все оценили и открытие, оно было заточено под то, чтобы нас оценили по достоинству. Мне кажется, что с этим справились. Я спокойно отношусь к этому. Все СМИ в ту или иную сторону ангажированы, государственные – в государственную, оппозиционные – в оппозиционную. Я просто как лингвист нуждаюсь в представительной выборке того, что писала западная пресса, чтобы сказать, как я отношусь к этому.
Таратута: Вы наверняка знали, что происходит перед Олимпиадой, одна из тем, условно говоря, для бойкота, я спрашиваю у всех артистов, которые ко мне приходят, музыкантов в основном я об этом спрашивала, поскольку это музыкальная история. Я сейчас говорю о бойкоте в качестве протеста против закона запрета на гей-пропаганду. Как вы относились к этой международной кампании?
Галкин: Она была, это международная кампания?
Таратута:  Ну, выступали разные люди, Мадонна поддержала, разные западные актеры подписывали разные письма, обращались к президентам, к президенту, я бы сказала.
Галкин: Я не знаю мотивацию этих разных актеров, может быть, они вполне искренние. Я не поклонник этого закона Государственной Думы, как и многих законов, которые принимает Государственная Дума.
Таратута: Он вам кажется дискриминационным или глупым, или каким?
Галкин: Мне кажется, что эта тема немножко искусственно поднята, чтобы на другие темы не отвлекались. Она всегда такая яркая. В этом отношении мне кажется, что ей слишком много удаляется отношения. Я вообще не понимаю, почему наша Госдума так активно взялась за ***. Что случилось, что правовая статистика их стала больше?
Таратута: Или меньше.
Галкин: Или меньше, и они хотят их поддержать. Мне кажется, эта вся кампания только популязировала гей-движение, насколько это возможно в России. Вообще, мне кажется, что наши *** достаточно скромные по сравнению с гомосексуалистами других стран, которые гораздо более активные в своей жизненной позиции.
Таратута: Я думала, что вы скажете в своей пропаганде.
Галкин: Еще можно что-нибудь предположить. Я настолько странно воспринимаю этот закон, настолько же негативно воспринимаю всю эту кампанию против этого закона.
Таратута: Почему?
Галкин: Потому что и от того, и от того пахнет пиаром. Мадонна – это мощная машина, она знает, что она должна приехать в страну, узнать проблему, повесить себе эту проблему на грудь или еще на какое-то интимное место. Это часть ее работы, относиться серьезно к этому…
Таратута: А вам никогда не хотелось что-нибудь повесить себе на грудь?
Галкин: Нет.
Таратута: Условно говоря, вас когда-нибудь что-то впечатляло в том, что делают у нас в стране, что вы…
Галкин: Безусловно. Я об этом высказываюсь. Я не размениваю свою узнаваемость или популярность среди зрителей в политическом контексте каком-то, не набираю себе общественных значков за счет, скажем так, за счет борьбы, которая не сильно может повредить, не жизненно важна.
Таратута: Что бы вы могли написать на майке, условно говоря, если бы когда-нибудь в майке могли бы выйти?
Галкин: Я предпочитаю белые майки, я не люблю что-то писать.
Таратута: Хорошо. С каким плакатом вы могли бы выйти?
Галкин: Терпеть не могу плакаты, лозунги, коллективные письма. Это не мое. Я могу прийти и высказать свое мнение. Зачем мне писать что-то на майке? У меня что, рта нет, чтобы рассказать?
Таратута: Все хочется спросить вас, что вас впечатлило в последнее время?
Галкин: Меня все впечатляет.
Таратута: Если бы у вас был шанс надеть майку не только белую, вы бы ее надели.
Галкин: Я только с портретом своей жены надевал майку в своей жизни. Больше никакие майки я не надевал.
Таратута: Это симпатичный ответ.
Галкин: Чего нет, так и есть.
Таратута: Помните, наша сборная выходила под трек «Нас не догонят»?
Галкин: Да.
Таратута: Вам как это?
Галкин: Мне кажется, это такой оригинальный ответ нашей власти: «Смотрите, мы не стесняемся. Вот у нас группа выступает, которая в свое время отчасти пропагандировала лесбийскую ориентацию. Вот они выходят, поют, так что у нас все в порядке».
Таратута: Это ответ нашей власти или кому?
Галкин: Это ответ нашей власти Западу, чтобы показать: ребята, все не так уж плохо. Молодцы, я бы даже больше показывал группы «Тату». Я бы еще на месте нашей страны для баланса, к сожалению, Джастин Бибер слишком популярный и талантливый для того, чтобы его принял наш постпред в ООН, но кого-то надо бы взять. Я бы взял кого-то, надо  подобрать кандидатуру в качестве ироничного ответа приема Pussy Riot в Нью-Йорке. Я бы кого-нибудь подобрал.
Таратута: У вас не отзывается ничем этот прием?
Галкин: В смысле?
Таратута: Несимпатична вам эта история?
Галкин: Меня эта история веселит. Я думаю, что это издевка Америки, это настоящая издевка, потому что сложно себе представить, что Мадонна считает, что Pussy Riot поют.
Таратута: Что она считает, что они отстаивали права?
Галкин: Они же принимаются как панк-группа, они же участвуют в концерте.
Таратута: Это панк-группа.
Галкин: В чем панк, в чем группа?
Таратута: Некий протестный посыл.
Галкин: Протестный посыл недостаточен для того, чтобы встречаться с постпредом ООН. Понимаете? На мой взгляд, просто анекдотичная.  То есть две девушки, которые являются как личности абсолютный ноль, получают себе впереди единицу благодаря встречи с Мадонной, с постпредом в ООН, с мэром Нью-Йорка, и становятся десяткой.
Таратута: Вы когда-нибудь читали их письма, просто интересовались тем, что они производили в то время, когда они сидели в тюрьме? Просто любопытно, вы как лингвист.
Галкин: Михаил Михайлович Жванецкий как-то сказал про одного известного артиста: «Ну, я не знаю, мне кажется, он не умный», ему сказали: «Ну как?». «Я слышал его песни, но он не умный», — «Ну вы почитайте его интервью», — «Почему я должен читать его интервью, чтобы понять, что он умный?».
Таратута: Так вы не читали все-таки?
Галкин: А мне этого не надо. Мне не надо, мне достаточно, я даже не могу назвать это творчеством, тем, что делают эти девушки, и физиономической диагностики, чтобы понять, что они не достойны ни такого внимания нашего государства, чтобы их сажать.
Таратута: Я хотела спросить, их надо было сажать?
Галкин: Конечно, нет. Просто сначала наше государство приняло в этом участие, а потом международное сообщество. Мне кажется, что сообщество издевается.
Таратута: Ну, сообщество само выбирает, кем интересоваться. Не всеми российскими интересуются персонажами и людьми сценическими, а тут как-то, вот с момента «Тату» только Pussy Riot как-то привлекло твое внимание.
Галкин: Это нельзя сравнивать. «Тату» — это популярная группа. Послушайте, «Тату» имело невероятную популярность в Европе. Я вам могу сказать, что на момент выхода их основных синглов в Европе в комнате у каждого подростка, у каждой девочки в Англии висел их плакат, у каждой. Они невероятно были популярны в Японии. И сейчас они известны, одна из немногих групп, которые до сих пор известны во всем мире. И это талантливый музыкальный творческий проект. О чем мы вообще говорим? А здесь… Слушайте, сначала они назывались панк-группой, если бы они отсидели не в тюрьме, а в психиатрической больнице, сейчас бы они защищали интересы психически больных, понимаете. Что подвернулось, то они и защищают, чтобы как-то…
Таратута: В принципе, не исключено, что надо защищать.
Галкин: Да, потому что петь-то они не умеют, а выйти на сцену хочется, но нужен же повод.
Таратута: Вы знаете, у нас не все люди, которые выходят на сцену, поют. Не хочу никого расстраивать.
Галкин: Слушайте, не все журналисты, которые работают, умеют задавать вопросы, не все гости, которые приходят, умеют на них отвечать.
Таратута: Я отвечаю вам на вашу реплику.
Галкин: Да-да.
Таратута: Я хочу перейти немножко к другой теме, а именно к человеку, вокруг которого велись все эти разговоры, про которые мы сейчас говорили. Я сейчас говорю о Владимире Путине. Вы в свое время довольно активно его пародировали, причем очень здорово.
Галкин: Спасибо.
Таратута: Я вас видела в разных воплощениях на концертах, у вас даже были совместные проекты, один раз я вас видела с Леонидом Парфеновым, вы что-то такое читали по его просьбе.
Галкин: Да-да, было.
Таратута: Это очень было остроумно, с такими довольно острыми вкраплениями немецкой речи и прочее.
Галкин: Понятно. Почему я сейчас не пародирую?
Таратута: Я просто хочу для зрителей. Понимаете, мы же с вами не вдвоем, не все смотрели. Мне кажется, что в какой-то момент эта плотность и острота немножко закончились. Я не помню ваших последних ярких пародий на Путина. Когда это закончилось?
Галкин: Да и вообще в принципе политических пародий сейчас гораздо меньше в моем репертуаре. Я на концертах продолжаю изображать наших политиков, в том числе и Владимира Владимировича, но… Как вам сказать?
Таратута: Скажите, как есть.
Галкин: Я вам сейчас объясню. Пародия всегда остро реагирует на новое. Владимир Владимирович – это наша стабильность, он все время с нами, принципиально ничего нового с Владимиром Владимировичем не происходит. Скажем так, он мне поводов его пародировать по-другому не дает. К сожалению или к счастью, я не знаю, все, что касается острой сатиры, в последнее время оппозиционные издания, каналы все забрали. Понимаете, когда это доходит до сцены, мне уже скучно…
Таратута: Мы отдадим.
Галкин: Я понимаю, что сейчас вы готовы все отдать. Мне уже скучно шутить…
Таратута: На самом деле я скучаю по этим зарисовкам.
Галкин: Ну да, но мне же нужно, чтобы они проходили, чтобы это был успех, чтобы это было смешно в первую очередь.
Таратута: А сейчас уже не смешно шутить на тему президента?
Галкин: Сложно смешно шутить.
Таратута: Почему?
Галкин: Потому что основную сатиру взяли на себя журналисты. Вот достает Владимир Владимирович амфоры, понятно, что это весело, что амфоры такие нетронутые мхом времени. Послушайте, пока я доползу до сцены, до ближайшего концерта со своими зарисовками по этому поводу, отпишется Дмитрий Быков, Миша Ефремов это отчитает.
Таратута: Слушайте, разная аудитория, Дмитрий Быков работает на аудиторию узкую. Вы – человек знаменитый во всей стране, на сцене.
Галкин: Послушайте, Миша Ефремов с Дмитрием Быковым благополучно гастролировали по всей стране. Поверьте мне, зрители, которые сейчас в состоянии купить билеты, не так много этих зрителей, которые в состоянии. Поверьте мне, которые идут и интересуются политической сатирой на Мишу Ефремова, они так же идут на меня. Я вам скажу так – у меня все происходит естественно. Когда мне интересно и меня что-то внутренне заставляет болеть и делать пародию, я ее делаю.
Таратута: А не то, чтобы это стало немножечко не таким желанным продуктом, несмотря на то, что Путин, насколько я понимаю, к вам относился и к вашим пародиям…
Галкин: Нежеланным для кого?
Таратута: Для него.
Галкин: Ой, нет. Я свободно это делаю…
Таратута: Сейчас не принято свободно обшучивать президента, особенно в состоянии стабильности.
Галкин: Во-первых, я вообще в принципе человек добрый, особой злобы у меня ни в одной пародии не было. Была какая-то сатира, какая была, такой сатирой и занимаюсь. Что рассказывал, анекдоты и про президента, и про Дмитрия Анатольевича…
Таратута: Вас когда-то вырезали, в 2007 году из «Ники» вырезали из прямого эфира какой-то анекдот, который вы рассказывали про Путина же.
Галкин: Вполне возможно.
Таратута: Про холодильник.
Галкин: Это давний анекдот очень актуальный. Я напомню его, о чем мы говорим. Владимир Владимирович ночью встает с кровати, идет на кухню, открывает холодильник, а там на полке холодец дрожит. Он говорит: «Не бзди, я за сметаной». Вот такой замечательный анекдот. Я думаю, ему самому нравится. Дело не в этом. Конечно, сейчас не все, что я показываю на концерте, может показать любой телевизионный канал. Я к этому спокойно отношусь.
Таратута: А что не покажет? Просто интересно, какие сейчас темы…
Галкин: Я имею в виду, что политический юмор зачастую сейчас купируется редактурой. Купируется и купируется.
Таратута: И ваш тоже? То есть вы что-то готовите, а он купируется?
Галкин: Я не готовлю ни к чему никогда. Я имею в виду, что я с номерами всегда выступаю перед публикой в конкретном зале, и я, в первую очередь, выступаю для этой публики. Что потом остается для телеэфира, это личное дело телеэфира. Если что, не меня будут снимать за шутку над Владимиром Владимировичем. Это вопрос их личной безопасности, если это вопрос безопасности, не мой. Поэтому настаивать: «Знаете, вы оставьте», а потом что, кормить этого редактора я буду?
Таратута: Видимо, не вы будете. А чего нельзя? Условно говоря, можно ли сейчас шутить про Русскую православную церковь или про Олимпиаду?
Галкин: Про Олимпиаду я …
Таратута: Про Украину?
Галкин: Можно шутить про все, смотря как.
Таратута: Вам?
Галкин: Любому человеку. Я всегда соображаю с внутренним ощущением того, что можно или нельзя. Есть какие-то нормы этики, морали. Но про Русскую православную церковь, это я обернулся на таймер, чтобы успеть все сказать, про Русскую православную церковь я в любом случае не стану шутить. Во-первых, я не православный, это немножко некорректно. Знаете как, про евреев можно шутить евреям. Я по маме еврей, я себе позволяю в Израиле шутить про евреев. Будь я православным, и собрались вокруг священники, я бы позволил себе шутки про священников. Это очень тонкий момент.
Таратута: Да-да, понятно.
Галкин: Шутками в Америке в stand-up комедии, которые являются афроамериканцами,  гораздо более вольнее, чем у белых комиков, которые не могут себе позволить так издеваться над афроамериканским населением. А эти могут. Вообще тема веры – это табуированная тема в принципе в нашем юморе.
Таратута: Это очень близкий мне ответ. У нас почти не остается времени. Мне хочется, чтобы вы сказали насчет ситуации с ДОЖДЕМ. Желаете ли вы каналу чего-нибудь?
Галкин: Я, во-первых, всем желаю только добра.
Таратута: Что вы думаете по этому поводу?
Галкин: Очень общий вопрос – что вы думаете по этому поводу?
Таратута: Что вы думаете по поводу ситуации, сложившейся вокруг нашего канала?
Галкин: Я думаю, что ситуация, сложившаяся вокруг телеканала, целиком вина канала, целиком и полностью, к сожалению.
Таратута: И за этого его надо было отключить от сети?
Галкин: Нет, вообще никого не надо было… Послушайте, мы живем не в идеальном мире, соответственно, надо как-то уметь лавировать. Просто занесло, вас занесло, к сожалению. К сожалению, потому что у вас появляются интересные люди, интересные программы. Я надеюсь, вы выживете. Может быть, поменять офис, все-таки напротив Кремля «Красный октябрь» — это очень амбициозно.
Таратута: Ответственно.
Галкин: Но очень дорого. Может, сократить расходы, предложить Наташе какой-то вариант в Подмосковье, содержание-то не изменится.
Таратута: Если вынести за скобки тарифный юмор от Максима Галкина, он нам посоветовал лавировать…
Галкин: Лавировать надо всегда. Вот берите пример с «Эха Москвы» Венедиктова, ему же как-то удается.